СКАЗКА ПРО ТО, КАК ДЕД С БАБКОЙ НА НЕБЕСА ПОПАЛИ

ПРОЛОГ.

         Лежат как-то дед с бабкой на печи. А за окном зима, вьюга, ветер пробирает до костей, снежные смерчи вьет, в дома стучится, двери распахивает.
         Ну дед и говорит бабке:
         - Слышь, старая, разомни-ка ты свои кости, поди, закрой дверь, а то так превратишься, на печи-то лежа, в кучу непонятную, словно воск растаявший!".
         А старуха не лыком шита, отвечает:
         - Эх ты, трухля древесная, топора не удержишь, итак всю жизнь мою загубил! Уж прошли те времена, когда я у тебя на побегушках была, да и не было такого вовсе! У всех мужики как мужики, а ты и старуху свою уважить не можешь, да и вспомни, когда свой стручок последний раз из штанов доставал.
         - Ну ты, старая, помолчала бы, да пошла и дверь закрыла, а то уж кот наш околевший вон валяется.
         Так они препирались час, другой, уж день прошел, потом неделя. Ругались они, ругались, да и померли оба на печи своей.
         Но то был не конец сказки, а начало...

Глава 1. НАЧАЛО.

         Души их на небеса улетели. А там в рай их не пускают, ворота перед ними закрывают. Мол, жизнь ваша грешна была, да и в ад жалко вас старых таких. Ступайте-ка вы и не возвращайтесь, пока не образумитесь. А в раю солнце светит, птиц пение доносится, смех да веселье. Дед с бабкой пригорюнились, сели у райских ворот, глядеть друг на друга не могут. Дед вздохнул, папироску скрутил, а старуха и вовсе разревелась. Платье свое стала теребить, за платком в карман полезла, да достала семена, что у соседки-то своей для посева взяла. И говорит деду сквозь слезы: "Миш, а Миш! А может ну его, рай этот. Вон, гляди, чего нашла, пойдем, землицы отыщем, да огород свой заведем. А там и видно будет". Да и старику одному-то ходить по местам неизведанным не хотелось, пошли они с бабкой от ворот благословенных.
         Долго ли коротко бродили, нашли-таки местечко подходящее. Райское солнце виднелось вдалеке, а по другую сторону дымы адские поднимались. Ну да не привыкать. Поселились старик со старухой на клочке этом плодородном, огород засадили, и жить кое-как стали. Неплохо им жилось, небеса живородящие урожай тройной приносили, воздух свежий болезни разные залечивал, старик силушек поднабрался. Только вот стоны да крики адские досаждали им, да пепел зловонный оттудова по ветру прилетал и на грядках оседал, что заново все перекапывать приходилась из-за ядов чертовых. А огород-то к тому времени уж в поле большое превратился, росло все само по себе, аж к адским стенам колосья подобрались. Черти те колосья срубать стали, огнем палить, плеваться да грязью разною поливать. Не выдержала бабка, как заорет на них: "Что ж вы, черти окаянные, с добром-то чужим делаете! Али мало вам души губить! Убирайтесь с земли нашей, покуда копыта вам не подковали, да за рога не впрягли поле возделывать!". А черти ей хвостом помахали, да углем побольше в траву кинули, что полыхнули колосья и все поле мигом в выжженную пустыню превратилось. Старуха завизжала благим матом, каменья крупные искать стала, чтоб первому черту в голову запустить, а старик вздохнул горько, поцеловал траву обгорелую, рукава засучил, огляделся и говорит: "Эх, в жизни мне покоя не было, и здесь видать не будет, пока черти рядом землицу нашу поганят. Хоть и надоела ты, старая, не справится мне с ними одному". Взял он дубину потяжелее, старуха в передник камни завернула, обернулись они на рай счастливый, взглянули на дымы черные и пошли в ад.

Глава 2. КРУГ ПЕРВЫЙ И ВТОРОЙ. НАДЕЖДА И
               ВЕРА.

        А там страдания, и тьма кромешная лишь огнями подземными освещается. Крики отовсюду, громче прежнего, стены серые вокруг, гады ползают. Дед ворота преисподней кулаком разбил, черта, что их охранял, словно скатерть полотняную скрутил, и пошел крушить все, что на пути попадалось. Да так силен он чертям показался, что разбежались они все, только души потерянные как бродили вокруг, так и продолжали бродить по лабиринту проклятому. То был первый круг ада. Отдышался дед, бабка грудь свою деревенскую поправила и пошла дальше напролом, мимо стонов страшных и огней мерцающих, на ходу змей ядовитых и пауков давя. Так дошли они до второго адского круга, не встретив никого, акромя кучки бесов, да те им не противники теперь были. Притомилась бабка, страсти в ней поутихли, стала оглядываться. Дед сел, к стене грязной прислонился, папироску скрутил и говорит: "Едрена корень! Ну и бед мы с тобой, старая, натворили. Эээх. Да только нету теперь нам дороги назад - ведь сама подумай, кто ж нас из ада-то выпустит. И на рай нам рассчитывать не приходится. Им-то лишние проблемы как собаке пятая нога нужны". Старуха вздохнула... да разревелась.
        Сидели они так, грустили. Вдруг, откуда ни возьмись, солнца луч пробился, и увидели тогда дед с бабкой поле свое вдалеке. А оно-то, глянь, снова зазеленело, да светом солнечным согревается, да птички порхают, да животные невиданные там поселились, красивые такие, стройные. "Гляди-ка, старуха, как огород-то наш расцвел! А ведь не зря ж мы с тобой спины-то как проклятые гнули!". Бабка слезу смахнула, улыбнулась: "Да ты, лентяй окаянный, все на завалинке сидел, да папиросы свои курил". - "Ох, ладно тебе, карга старая, хулу-то на мужа своего говорить, уж не хочу с тобой, упрямая, пререкаться. Подумай лучше, что поле-то наше теперь райским стало, и коли мы назад пойдем, то опять черти испоганят его. Нам теперь одна дорога. Да за благое дело мы взялись, и довершить его надобно!". Встали они и двинулись дальше, ад кромешный крушить за рай-раёшенек, за зверей волшебных, за землицу русскую, да за беды народные.

Глава 3. КРУГ ТРЕТИЙ, ЧЕТВЕРТЫЙ И ПЯТЫЙ.
               ВЕСЕЛЬЕ, МОЛОДОСТЬ И ЗАМЫСЕЛ.

        Долго пробивались сквозь полчища бесовские, много рогов дубиной старик посносил, бабка камни метать так научилась, что черти за спинами друг друга прикрываться стали, да только бесполезно все то было против души вольной. Так дошли дед с бабкой до пятого круга ада, все силушки поистратили, у старика ссадины да раны появились. Сели они ни живы ни мертвы возле стены, старик папироску скрутил, бабка платье на тряпки рвать стала, чтоб муженьку своему помочь. И говорит тогда дед: "Эх, старуха моя ненаглядная, едрена корень! Нет во мне уже той молодецкой удали, тяжело ходить по кругам адским, да такова, видать, доля наша. Эх, щас бы... водочки чарку, да ведь где ж здесь на небесах взять-то ее. Один рай за спиной, так ведь не принято у них пить по-нашему, не знают они там счастия земного". Говорил так старик и на райский свет вдалеке глядел. А в раю-то смекнули, что этот самый неказистый старик со своей сварливой старухой такое дело затеяли, за которое ни один святой ангел взяться не мог. Там у них свои правила, там всему свое время и не пришла еще пора битве последней с врагами черными. Так вот собрались те ангелы да херувимы в саду священном и удивляются храбрости безумной да стойкости русской. И решили они, с благодатью божьей, чарку водки старику преподнести да старухе пособить чем. Прислали к стенам адским зверя невиданного с едой блаженной и питьем благословенным (то было первое отступление от райских порядков). Ох и обрадовался старик, где только силы сыскал, выпил водочки со старухою своей, похорошело у него на душе. Другими глазами взглянул он вокруг на поле далекое, что раем цветущим стало, на старуху свою преданную, да на адские стены высокие. "Эх, - говорит он бабке, - а я ведь, Марфа, когда молод был, такое вытворял! С медведем в схватке устоял, быков усмирял. А девок-то красавиц у меня не счесть было, уж потом я тебя повстречал. Как выходил на дорогу лесную, так на меня полдеревни смотреть сбегалось. Но не до них все было, охотиться я любил с приятелем своим. Да-а-а... был у меня друг один, словно брат родной, Борисом звали. Уж мы с ним столько всего навытворяли! Да только однажды пришел к нему человек странный, непонятный. Кто, откуда - не говорил. Зашел он в дом к нам, а мы с Борей только после баньки березовой, да как водится, выпить сели. И говорит тот человек страшный голосом хрипящим: "Пойдем Борис, пора тебе, да и я ждать не могу долго...". Помрачнел друг мой, ни слова не сказал, только глянул на меня так, словно медведица раненая на медвежат своих, и вышел прочь. С тех пор не встречал я ни друга своего, ни человека того. Долго горевал я, в деревни соседние ходил, спрашивал везде. Да только их словно след простыл. Уж теперь, наверное, тоже на небесах где-то, да не в раю точно, а то встретил бы меня, уговор у нас был. В ад наверно, черти проклятые, затянули. Ну, уж столько прошли мы с тобой, старуха, и пройдем еще столько же. Может где и повстречаем приятеля моего". Отдохнули они, господу богу помолились, и пошлю дальше, в самую глубь кругов адских.
        А в аду самом, средь пепелищ и дымов вонючих, черти собрались на совет. Мол, старик со старухой уже шестой круг громить собираются, воинство наше редеет, эдак ведь и не остановить старых бунтарей, могут и до нас добраться. Да еще рай за ними разрастается, все меньше и меньше места для забав дьявольских. Долго думали черти и вспомнили про Борю грешного, что в ад они забрали когда-то, приятеля этого деда окаянного, что чертей раскидывает как косой траву осеннюю. И послали они тогда сыскать того приятеля, чтоб на деда с бабкой управу найти. Да тут вспомнили, что он же в четвертый круг помещен был, а от круга-то теперь ничего почти и не осталось, развалины одни, да и те уже божьи ангелы обживают, сады сажают да зверей расселяют. И решили тогда бесы отряд снарядить и послать навстречу старику, чтоб хоть какой-нибудь хитростью ему с бабкой помешать.

Глава 4. КРУГ ШЕСТОЙ И СЕДЬМОЙ. КРАСОТА И
               ДРУЖБА.

        А герои-то наши уж до седьмого круга добрались чудом. За ними по пятам рай расстилается, ангелы порхают, провизию им подносят, звери гуляют, птицы гнезда вьют. Да и водку уже в раю делать научились, производство наладилось, уж и пристрастились некоторые. В общем, за спиной праздник, впереди война. И уж сколько адских тварей на ней полегло, да и у старика морщин поприбавилось, и старуха уж назад просится, ворчать начала, мол "почто нам круги чертовы эти сдались, жили себе не тужили ни в раю ни в аду и никаких бед не знали. Нет ведь, куда, старый, пошел? В твои-то годы да на печи б лежать (тут она запнулась)! И ладно ведь, покрасоваться хотел, так не видел что ль, перед кем? Чертей вон, тьма тьмущая! Тьфу! Сил никаких нет". Тут старик не выдержал, пнул старуху свою, да так, что повалилась та. "Эх ты, развалина древняя, да бестолковая. Надоела ты мне болтовней своей бабской, уж и так тоска берет". Сел старик рядом с Марфой своей, папироску скрутил, закурил, вновь оглядел просторы райские, которые уж необъятными стали. Под ногами трава изумрудная, да не такая, что на родных полянах земных росла, уж слишком чистая, яркая очень. Деревья райские увидел, да подумал, что уж лучше берез русских не сыскать во всем поднебесье да и над ним. Животные бродили вокруг, но не было у них оскала хищного, да когтей длинных, чтоб жизнь любить так сильно, когда клыки острые возле плеча воздух рассекают. Совсем загрустил старик, вспомнил он деревню родимую, землю-матушку, речку журчащую да девок румяных. Как он в траве, густой как кровь, лежал да на небо смотрел, как под вечер всем селом собирались да под гармонь танцевали. Скатилась слеза из глаз его синих, и затянул дед песню долгую. Протяжную песню, как ветви ивовые под ветром теплым склоняются, как солнце румяное с колосьев золотых встает, как дева прекрасная волосы длинные над рекой гребнем ореховым гладит. Пел он мелодию тонкую, словно струны гуслей диковинных, про землицу благую пел, да про люд славянский, про просторы русские да волю-волюшку. И так душа его говорила красиво, что птицы райские смолкли, да поближе слетелись, звери заслушались, и веселье ангельское притихло. Все вокруг старика собрались, о делах небесных позабыв, будто застыли небеса. Только вдалеке тень какая-то замаячила.
        Пригляделся старик, вроде как человек идет. А может ангел или черт. Не разобрать сразу-то. Перекрестился. Да нет вроде, человек. В рубахе льняной, лаптях плетеных, за спиной ружьишко охотничье болтается, а в руках оленя подстреленного тащит. Дед моргал, щурился, потом как толкнет бабку свою да закричит: "Едрена корень!!! Борька!". Кинулись тут друзья в объятия братские, забыли все горечи и невзгоды тяжелые. Зашумели все звери радостно, зазвенели птичьи трели веселые, поняли ангелы райские, что встречи этой никто друзьям заменить не сможет. Тогда принесли они фруктов чудесных да, как старик им показывал, самогоночки крепкой изготовили и счастье великое впервые пришло на круг адский. А дед с приятелем костерок тем временем развели да оленя райского жарить стали. Ангелы испугались, не поняли радостей человечьих, вернулись скорее к заботам своим. А друзья все наговориться не могут, за жизнь их прошлую, за приключения небесные. Долго говорили, уж стемнело над адскими стенами, лишь костра огонек вокруг резвился.

Глава 5. КРУГ ВОСЬМОЙ. СМЕКАЛКА.

        А бабка-то на Бориса поглядывает, вспомнила молодость свою девичью, как выходила она румяна да красна в поле пшеничное, как бегали за ней мужики деревенские, да резвилась она с ними, пока суженый ейный не появился. Да уж давно не знала она старика своего, как мужа. Так ведь и Борис истосковался на небесах без рода человеческого, все глядит на бабку и не такой уж страшной она ему кажется. Глядит, глядит, и вдруг привиделось ему, что не бабка то, а черт перед ним сидит. Сказал он деду, а это и впрямь черт был. Плюнул бес проклятый в костер и исчез во тьме непроглядной. Взревел дед, дубину свою нашарил, да уж не видать никого, ни бабки, не чертей. Собрались друзья поспешно и отправились в погоню, старуху вызволять. И никакие полчища тварей адских не могли их остановить. Уж так дед разошелся, да Борька разгневался, что давили все вокруг, как зерно в жерновах мельничных, исконными русскими словцами себя подбадривая, да бесов трусливых стращая. Давненько ведь друзья вместе на охоту не ходили, да так, что ближе к девятому кругу азарт их забирать стал. Начали они чертей по очереди стрелять, чтоб шкуры их не повредить. Метко били, все воинство дьявольское полегло тогда. И вот, осталась перед ними последняя стена, последний круг проклятый. Сели они отдышаться, да сил набраться, скрутили по папироске да света дожидаться стали.
        А в том самом кругу девятом, пока черти оставшиеся бабку беснующуюся насиловали, главные демоны да идеологи адские на совет собрались. Поняли они, что час их пробил, что много сил они растеряли и не смогут противостоять этим двум мужикам русским в бою открытом. И никакой возможности обойти их нет, ибо рай теперь повсюду, а прежде часа предписанного и чертям туда соваться нельзя. Долго думали демоны, не хотели дом свой последний сдавать да на землю спускаться, прокляли они тот день, когда поле малое испоганили, уж отчаялись вовсе. Вдруг вспрыгнул один, копытами по камням стуча да хвостом размахивая, и поняли демоны, что есть у них шанс. Вспомнили они про народ земной, что веру христианскую не признает, кому лишь война святая - жизнь да путь в рай свой. То мусульмане воинственные были, города православные бравшие бесчисленностью своей. Обрадовались тогда демоны и скорее гонцов своих разослали по земле всей.
        И откликнулись на призыв боевой полчища несметные басурман нечестивых. Собралась тогда армия, какой не видано было с начала времен на небесах и на земле, где люди мусульманские с чертями адскими да дьяволами в строй стали.

Глава 6. КРУГ ДЕВЯТЫЙ. НЕПОДРАЖАЕМОСТЬ.

        А в раю видели то все, да помешать не могли. Лишь тьму над адом сумели разогнать. И впервые сошла тогда скорбь на земли блаженные, расплакались ангелы, ибо невозможно полчища такие победить, простили все народу русскому, да теперь поздно то было, да и не о том старик с приятелем своим думали.
        Как увидели друзья, что светло стало, поднялись они, глянули на рай прекрасный, а там смотрели на них со слезами на глазах, вернуться просили, да нельзя было бабку с чертями оставлять. Обнялись они на прощание, ибо знали, что смерть их впереди ждет, глотнули воздуха чистого, дубину с ружьем на плечи вскинули да вспомнили, как по молодости на деревни соседние ходили, за девок своих биться, ухмыльнулись и пошли на бой неравный.
        Вошли они в круг девятый, а там не видать никого. Ходили, бабку кликали, только вокруг тишина мертвая стояла. Обошли они весь лабиринт адский, повернули за угол очередной и оказались посреди равнины огромной, со скалами острыми вокруг да дымом горючим над землей. Пригляделись, а то не дым был, а воинство несусветное кишит, крики выкрикивает, хвостами размахивает, да кинжалами басурманскими сверкает. Переглянулись тогда друзья наши, встали спина к спине и стали ждать. А армия адская над ними издеваться стала, обиды выкрикивать, выехал из их строя человек один, на коне черном, с саблей серебреной, в чалме белой и бородой седой, да стал кричать старику оскорбления всякие, про Христа-боженьку, Русь-матушку да его, стариковскую, жену. Дед зубы стиснул, брови свел, да дубинку покрепче сжал, а Борис медленно ружье на плечо вскинул, нацелился, да пальнул нечестивцу прямо в глаз, да так, что свалился тот с коня и кожа его смуглая без царапины осталась. Двинулось тогда неминуемо все полчище вражье супротив двух мужиков русских. Уж совсем близко тьма подобралось, только вдруг, откуда ни возьмись, старуха появилась, в платье изодранном, а на лице гнев вычерчен, как углем по печи белой. Черти-то, с войной этой, забыли про нее, да зря. Старуха обозлилась не на шутку, что ей, девахе стройной, которая в свое время мужика-то не всякого выбирала, пришлось насильно с чертями знаться, выбежала на поле ристалищное, увидела всю эту чернь поганую, да как заорет на них матом благим, что мужики ее аж присвистнули от удивления. Кричала она так три дня и три ночи, и слышно ее было аж за стенами райскими, где ангелы уши друг другу затыкать стали, ибо те слова только Русь широкая слушать могла. А воинство темное остановилось, побросали черти да люди оружие свое, не смогли выстоять перед гневом славянским, пали на колени и о пощаде взмолились. И чего только взамен старикам не предлагали, да только деду с бабкой ничего от них не надобно было. Обнялись они, расцеловали друг друга, старик папироску скрутил и стал думать, что с чертями делать. А уж те так стонали, так ныли, мол, без крова остались, без дел своих адских, кто ж, мол, теперь души греховные воспитывать будет. И решил старик оставить чертей да демонов в покое, ведь не верно все без них будет ни на небесах, ни на земле родимой. Плюнул он в их сторону, дубинку отбросил, старуху свою обнял, да пошли они втроем с Борькой назад.

Глава 7. ЦИТАДЕЛЬ. ВЕЧНОСТЬ.

        Тут уж свет разлился по всем небесам, по развалинам кругов адских, от которых теперь лишь воспоминания валялись, ибо рай был всюду и ангелы людей встречали радостным пением. Так шли друзья, под ликующее верещание птиц, только все равно тяжело было у деда на сердце. К трону Господню он подошел, встал на колени и молвил: "Господь-боженька, прости меня грешного, да старуху мою, да друга моего. Наворотили мы дел в твоих небесах, да то не по умыслу злому случилось. Не нашли души наши покоя в царствии твоем, да и не искали его вовсе. Нам землица, что ты сотворил, милее, с ветрами ее да озерами, праведниками да грешниками. Души наши в твоей воле святой". Ответил тогда старику Господь: "Что ж, ступайте, ибо прославлен род человеческий деяниями вашими."

ЭПИЛОГ

        Так, лежат дед с бабкой на печи, да уже и ни дед и ни бабка вовсе - помолодели. А за окном зима, вьюга, ветер пробирает до костей, снежные смерчи вьет, в дома стучится, двери распахивает. Дед поворачивается к бабке своей, чтоб та дверь затворила, глядь, а рядом с ним краса молодая лежит. Да и сам он в себе силы молодецкие почувствовал. Знать не привиделось все. Обнял он тогда женушку свою, да и вспомнили они молодость грешную. А дверь и сама закрылась.