Тем временем на улице шел снег. Прохожие раскрывали зонты, надеясь, что на рождество получат в подарок одеколон, носки, стиральную машину, вазу, романтический вечер, электрическую бритву, компьютер, поездку в дом отдыха, солярий, утраченную любовь, чудо. Они раскрывали зонты, спасаясь от снега, точнее от атмосферных осадков. Так это было в Москве, Иркутске, Париже, Нью-Йорке, Лондоне, Амстердаме... На покрытых сугробами холмах в просторных обсерваториях звездочеты ждали новой звезды, перекатывая на губах уже готовое имя. Но небо было затянуто тучами, шел снег, и звездочеты брали в руки белые перья, в сотый раз проверяя правильность длинной математической формулы. Застенчивая луна, прячась за веером плавно текущих метеоритов, смотрела на Землю, различая смутные русла рек, провалы морей, узоры воздушных потоков, вечерние огни городов, блики солнечных батарей на крыльях орбитальных станций, надеясь на новое прикосновение человеческой стопы. Так земля ждала своего Адама, Адам ждал Еву, Ева ждала Змея, Змей ждал спелых яблок, ангелы - волхвов, прохожие на улицах - своего рождественского чуда.
       Из продрогшего подъезда вышел Человек, в буро-коричневом шарфе, неказисто обмотанном вокруг шеи, короткой меховой куртке, с зажеванной дымящей сигаретой, сжатой бледно-розовыми губами. Он поднял воротник, и, спрятав руки в карманы, слился с ритмом людского потока.
       Говорят, каждому, хотя бы однажды, встречается Иисус Христос. Может быть это был разговорчивый турецкий мальчишка, с достоинством начищавший туристам ботинки на центральной площади Стамбула. Или лесник, зовущий проезжих отведать мацони в свой небольшой домик на берегу озера Рица. Возможно, им был ярославский зэк с искалеченными от пуль ногами, прислонившийся к забору возле трассы Москва-Архангельск, и останавливающий прохожих, чтобы опрокинуть с ними стопку другую за его вчерашнее тридцатитрехлетие. Может быть это был, может быть им будет...
       Человек шел по оживленному проспекту, украшенному светящимися гирляндами, вглядываясь в лица суетящихся туда-сюда людей, бутафорских дедов морозов, предлагающих зайти за расцвеченные огнями витрины того или иного магазина. Он заходил в них, блуждал по просторным галереям бутиков, супермаркетов, универмагов, под презрительные, испуганные, интересующиеся взгляды продавцов, переворачивая в кармане двухрублевую монетку. Выходил, шел дальше, останавливался, закуривал, что-то спрашивал случайно выпавших из толпы, шел дальше.
       Большие города приятны тем, что в них можно потеряться, раствориться, как истина в вине, железо в крови, индийская специя в ядовитом бульоне, кадр в фильме Тарковского, силуэт в морозном узоре витража, сюжет в китайской книге перемен, сигаретный дым в легких, неверный голос в детском хоре, выверенное словечко в неспешном разговоре в одном из ночных кафешек. В большие города приятно приезжать, неспешно по ним гулять, неожиданно уезжать. Город - чудесная интерпретация одинокого человека.
       Он шел, немного сутулясь, вспоминая прошлое рождество, рождество до, рождественские сказки, стихи Бродского, исчезнувших подруг, свежие новости. Вокруг мелькали фары проносящихся автомобилей, куртки и шапки прохожих, чуть ближе к небу перемигивались вечерние окна. Из одного из них еле слышно доносилась музыка. Человек остановился, пытаясь уловить, отделить эти звуки из общего городского шума. Кто-то играл на фортепьяно. Странная мелодия, медленно клубящаяся по воздуху, словно струйка дыма, секунду назад касавшегося чьих-то губ. Вереница черных и белых клавиш, плетение легкого шелкового шарфа вокруг шеи неровного ритма басов. Ветер, перебирающий струны сентябрьского дождя, шелестящий безвозвратно желтым. Человек стоял посреди заснеженного проспекта и слушал. Не склонные удивляться, прохожие бережно его обходили. Один из них остановился рядом, посмотрел наверх, не нашел там ни телевизионного щита, ни вифлиемской звезды, поправил наушники и поспешил дальше.
       Да, люди теряют способность удивляться, надевая штаны, рубашки, галстуки, шерстяные кофты, шубы, маски из папье-маше. Открываются новые планеты; в пустыне начинают литься водопады; ученый изобретает искусственного ученого; день сменяет ночь; Россия целых четырнадцать дней находится вне календаря между старым и новым годом; в южной Африке живет племя, у которого вообще нет понятия времени; кто-то где-то зачем-то стреляет из автоматов; боги мертвы; снег - это небо, тающее на языке; Библия записана человеком; у каждого есть инстинкт самосохранения; люди обладают памятью; человечество знает, что произойдет в 2030 году; есть похожие лица, но нет одинаковых глаз... Каждый продолжает ждать чуда, не подозревая, что может его не заметить.
       Человек не спеша разбрасывал ботинками снег, присев на холодную скамейку напротив резного фасада старого здания. Он думал, что кто-то так же сидел здесь десять, двадцать, триста лет назад, так же разглядывал окна, распределял в уме подарки, ждал кого-нибудь, на что-то надеялся, чего-то хотел. И десять, двадцать, триста лет назад оставалось несколько дней до Рождества, волхвы перебирали ногами горячий песок, ангелы смягчали Марии схватки своими песнями, плотник Иосиф строгал колыбель, и небольшая звезда постепенно становилась ярче. Из года в год, все вновь и вновь. Сменялись только люди, лица...
       Улицы, дома, жители - все находилось в ожидании чего-то, что в общем-то уже известно. Жизнь - это движение к чему-то уже известному. Рассыпающаяся, кружащаяся, танго, вальс, разухабистая народная песнь, шарманка, лирическая баллада. Праздничный хаос, мельтешение снежинок зимой, безудержное цветение монгольской степи весной, непредсказуемое переплетение железнодорожных путей летом, проливные дожди с громом и молниями осенью.
       Человек сидел на замерзшей скамейке, вглядываясь в мелькающие лица проходящих мимо, пытаясь разгадать их истории, судьбы. Курил, крутил в замерзших пальцах упавший с чьего-то праздничного букета цветок, который ему некому было подарить. Он решил отдать его первой встречной, но ей оказалась сгорбленная старушка, собирающая стеклянную тару по публичным местам и помойкам. Она, конечно, была очень рада, но спросила, не собирается ли он пить пиво, чтобы оставить ей пустую бутылочку. Кто-то еще, проскальзывал, останавливался, присаживался, стремился дальше.
       В этом маскараде масок, веренице лиц, было нечто знакомое. Точнее, вдруг человеку показалось, одно из них. Говорят, каждому, хотя бы однажды, встречается Иисус Христос. К скамейке подошла стройная девушка, с легким румянцем на красивом лице, на секунду замерла и опустилась рядом с Человеком на обычную, покрытую белыми перьями скамейку одного из центральных проспектов Москвы, Иркутска, Парижа, Нью-Йорка, Лондона, Амстердама... Она попросила закурить, посмотрела наверх и сказала, что идет снег. Человек поднял голову, и они некоторое время следили за медленным колыханием белых точек во влажном предпраздничном воздухе. Он вынул из теплого кармана руку и протянул вперед. Кто-то бросил к его ногам монету. Но Человек смотрел, как маленькие, исчезающие звездочки ложились на его ладонь и таяли. Девушка встала и растворилась в вечно шевелящейся толпе, которая, прячась под зонтами от атмосферных осадков, ожидала рождественского чуда.
       Человек поднялся, поправил воротник и слился с ритмом людского потока.

Алексей Яковлев